Солюбие
Музыка: Ramin Djawadi — Bring Everything (But The Owl)
«Он посмотрел на ноющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое. Он был счастлив, и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не о чем было плакать, но он готов был плакать. О чём? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?.. О своих надеждах на будущее? Да и нет. Главное, о чём ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противоположность между чем-то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нём, и чем-то узким и телесным, чем был он сам и даже была она. Эта противоположность томила и радовала его во время её пения».
Автор не говорит прямо, что именно, по его мнению, неожиданно открылось душе Андрея Болконского, таившееся позади девушки, в которую он в этот день окончательно влюбился, но это и так ясно. Слова «бесконечное и великое» могут относиться только к Творцу, ибо всё тварное конечно, и Толстой знал это. Следовательно, он придерживался того взгляда, которому пытались дать метафизическое обоснование Паскаль и Шопенгауэр – в половой любви человеку открывается сам Бог. На этом культе влюблённости, сознательно или бессознательно, держалось всё постхристианское западноевропейское искусство, насаждавшееся на потребу перестающего поклоняться Христу общества, особенно высших его слоёв. Художники, поэты, романисты и сочинители опер и оперетт гнали такие высокие волны этого культа, что в послепетровское время они стали захлестывать и Россию. Впрочем, западническое романтическое направление в живописи и беллетристике всё же не стало у нас доминирующим. Чувства молодого Герцена, которые он выразил в письме к своей возлюбленной («Теперь я понял – ты, Наташа, и есть Христос!»), были бы восприняты большинством как кощунственные, появись эти строки в печати. Возводя половую любовь в божественное достоинство, Европа надеялась сохранить с её помощью свою духовность. Эта надежда с самого начала была несбыточной. Теория Блэза Паскаля, Шопенгауэра и Льва Толстого по самой своей сути ложна, и возводить на таком гнилом фундаменте здание общественного жизнеустроения было обречённой на провал авантюрой. Культ рыцарской галантности и благородной страсти нисколько не задержал духовной деградации Запада, и её фазы сменяли друг друга как ни в чём не бывало: Реформация, Просвещение, Французская революция, эгоистическое буржуазное общество, «сексуальная революция» и, наконец, «Новый мировой порядок», провозгласивший своей целью превращение человека в «consuming animal» (потребляющее животное). – А что, сынку, помогли тебе твои ляхи, то бишь, сладкозвучные гимны любви? Нет, не помогли, и в самый трудный момент куда-то исчезли, так что слово «любовь» теперь означает «совокупление».
Как же западная цивилизация могла так ошибиться, выстраивая свою иерархию ценностей? Тому были две причины – одна субъективная, другая объективная. Первая состояла в том, что, отпадая от Бога, европейцы начали забывать, что такое подлинная божественная любовь, которую Спаситель завещал апостолам, говоря, что по ней будут узнавать в них Его учеников, и им просто не с чем было сравнить чувство влюбленности, чтобы отвести ему подобающее место. До людей, которые всё ещё имели уши, но уже не умели слушать, не доходили, не затрагивали их сердца потрясающие слова преподобного Исаака Сирина, едва ли не точнее всех христианских писателей передавшего дух настоящей Божественной любви. Вот эти великие слова. Любовь есть «возгорание сердца у человека о всём творении, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слёзы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце.
И от великого терпения умиляется сердце его, и не может он вынести, или слышать, или видеть какого-нибудь вреда, или малой печали, претерпеваемой тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились они и очистились, а также о естестве пресмыкающихся молится с великою жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его, по уподоблению в сём Богу». Разве есть в этом хоть что-нибудь общее с влюбленностью, направленной на непомерно идеализируемое отдельное, одно-единственное на всем свете существо, ради овладения которым считается возможным хитрить, притворяться не тем, кто ты есть, строить козни, шпионить и делать прочие гадкие вещи, якобы в данном случае извинительные? Посмотрите, какие средства употреблял Онегин, герой романа в стихах Пушкина, чтобы соединиться с предметом своей влюбленности:
Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал послушною слезой!
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь, и вдруг
Добиться тайного свиданья...
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!
Обратите внимание на то, с каким упоением описывает Пушкин эту технику совращения и развращения невинных душ, конечно же во всех её деталях известную ему по собственному опыту. Неужели такими аморальными средствами можно разжигать то чувство, которое считали тогда высоким и даже божественным? А ведь именно его, именно состояние страстной влюбленности, подобное мании душевнобольного, европейская культура Нового Времени сделала своей центральной темой и, переименовав в «любовь», стала на него молиться. Правда, нельзя сказать, чтобы все мастера европейской культуры были втянуты в отправление этого культа. Даже во Франции наиболее чуткие к сути вещей писатели отказывались идеализировать любовную эйфорию, понимая, что если бы она действительно вдохновлялась самим Богом, то дарила бы человеку незамутнённую радость, а ведь она приносит в основном страдание и нередко толкает на такие ужасные поступки, как убийство и самоубийство.
«Православная цивилизация» Виктор Тростников
Ой)))
Ай(((
Любовь Божественная — безусловная, через эту любовь к другому, человек понимает какой любовью любит его Бог, а бывает дьявольская одержимость — совокупность низменных страстей и желаний, через такую «любовь» человек понимает какими способами( судя по себе) искушает дьявол.
Божелюбь дарит себя безусловно, но спасает – условно (см. библия).